История России и Украины: современные взгляды ученых двух стран (первоистоки)
Конец 2008 г. ознаменовался достаточно знаковым событием в исселедованиях нашего прошлого – ряд ведущих историков Российской Федерации (А.О. Чубарьян, Б.В. Ананьин, И.Л. Андреев, Е.В. Анисимов, И.Н. Данилевский, В.Д. Назаров, А.В. Шубин) и Украины (В.А. Смолий, В.Ф. Верстюк, А.И. Галенко, В.Н. Горобец, В.М. Даниленко, Я.Д. Исаевич, Г.В. Касьянов, С.В. Кульчицкий, А.Е. Лысенко, А.П. Моця, А.П. Реент, В.С. Степанков, А.А. Удод, Ю.И. Шаповал) подготовили научно – популярные очерки, касающиеся истории двух стран начиная от палеолитического времени и до наших дней. Представленные тексты (российской истории – на украинском языке, а украинской – на русском) вышли в Москве и Киеве соответственно. Они, в первую очередь, предназначены для студентов ВУЗов и отображают современное видение многих исторических проблем в новых условиях.
Данный проект имеет пятилетнюю историю, а выработанная концепция (не общий учебник, а два разных) нашла поддержку у многих специалистов-профессионалов, которые приняли участие в ее обсуждении. Была подтверждена именно такая форма изложения материалов. Ведь создание единой модели исторического прошлого, в которой были-бы учтены многочисленные разнотолки в интерпретации тех или иных событий, сегодня невозможно (к этому же мнению, например, пришли в своих дискуссиях историки Польши и Украины, попытавшиеся несколько ранее создать аналогичный синтетический совместный труд).
Было принято решение продолжить такие исследования и далее, а в результате подготовить двухтомник на двух языках и выпустить его большим тиражом, доступным для широкого читателя.
В связи с тем, что историческое прошлое двух народов интересует многих читателей, в том числе и пользователей нашего сайта, редколлегией было принято решение ознакомить их с основными положениями такого коллективного труда. А для начала привести точки зрения обоих руководителей авторских коллективов – академика РАН А. О.Чубарьяна и академика НАН Украины В.А. Смолия.
Первый из них изложил свою точку зрения следующим образом:
«Последние полтора десятилетия стали непростым испытанием для национальных историографий республик, которые до 1991 г. входили в состав Союза Советских Социалистических Республик.
С одной строны, историки освободились от тяжести жестких идеологических догм, получили возможность ознакомиться и усвоить новейшие достижения мировой историографии, которые в советский период для них часто были с тех или иных причин малодоступными. Открылись засекреченные до того архивы, стало возможным разрабатывать ранее запрещенные темы. Соответственно обогатилась тематика исторических исследований, существенно расширились их методологические и методические горизонты. Само мировосприятие исследователей, очистившись от политических и идеологических напластований, стало более глубоким и полным. Это открыло новые грани и аспекты в исследовании исторических источников, исторических процессов, событий и их особенностей.
С другой стороны, те же процессы родили «методологический анархизм»: многие из историков, отрешившись от старых марксистских канонов, не смогли разобраться с многочисленными течениями и направлениями современной историографии, растерялись перед выбором множества возможностей, которые открылись в новых условиях. Традиция утверждать, что научным может быть лишь одно «учение», заставило их искать снова же единственно правильную альтернативу, а при этом часто они видели ее в достаточно сомнительных «теориях». Также сработало стремление наблюдать за «своеобразием момента» — желанию исполнять политические запросы (даже наиболее часто не сформулированные) власти.
Одновременно люди, которые живут на постсоветскому пространстве, проявили острый интерес к истории своих народов и государств, к поиску «собственной национальной идентичности». Но историки далеко не всегда могли быстро ответить на новые вопросы, которые ставила перед ними жизнь.
На фоне всеобщего недоверия к официальной историографии предыдущего периода это привело к появлению множества «научных трактатов, которые вообще-то нередко являлись дилетантскими «изобретениями», далекими от исторической правды. Авторы подобных сочинений желали, прежде всего, удовлетворить интерес падкого к сенсациям и не очень образованного читателя. Оконтуренные всеми предметами научной литературы (рассуждения пестрят «учеными» словами и многочисленными сносками на «наиболее новые», чаще всего вымышленные, источники), они не имели никакого отношения к исторической науке, но при этом добавляли интерес у массового читателя, беспредельным «развенчиванием» стабильных взглядов и представлений.
Есть в них еще одна черта, которая привлекала и нынче привлекает многих, — патриотические, а в основном националистические мотивы. Отдельные авторы попытались обосновать выявление «внешнего» врага, который на протяжении всей истории страны всячески ей мешал. Он, естественно, должен всегда быть рядом, а поэтому такими «врагами», как правило, выступают ближайшие соседи…Парадоксально, но в Киеве легче купить книги, опубликованные в Париже или же Нью-Йорке, чем московские или петербургские издания. И наоборот: российские историки с большим трудом достают книги украинских издательств. А о рядовом читателе вообще не следует вспоминать: с историей сопредельного государства от чаще всего знакомится благодаря только что упомянутым «патриотическим» публикациям, которые активно распространяются в ближнем зарубежье. Поэтому и представление о своих соседях – чаще всего наиболее негативное – он формирует, опираясь на подобные издания.
В то же время многие из профессиональных историков продолжают свой нелегкий труд, пытаясь с помощью этих новых возможностей разобраться в сложных процессах прошедших эпох, отойти от старых и новых стереотипов и одновременно уберечь и развить лучшие традиции отечественной историографии, которые накоплены на протяжении многих десятилетий.
За последние пять лет Россия и Украина сделали серьезные шаги в сотрудничестве и обсуждении подходов к истории наших народов: реанимированы общие конференции российских и украинских историков, регулярно организовываются летние школы для молодых ученых России и Украины, в конце-концов, активно работает Совместная российско-украинская комиссия историков, созданная решением Президиума Российской академии наук и Президиума Национальной академии наук Украины.
Одним из первых больших проектов Общей комиссии явилась подготовка научно-популярных очерков истории России для украинских читателей и очерков истории Украины для российских читателей. Эти очерки призваны ознакомить соответственно украинских и российских любителей истории с тем, как ее нынче трактуют ученые двух стран.
Предложенные украинскому читателю «Очерки истории России» подготовлены ведущими российскими ученными, которые на протяжении последних полутора десятилетий сделали заметный вклад в развитие российской историографии. Каждый из них развивает свое направление, использует свои методологические и методические установки. Авторам присущи своя неповторимая манера, язык, стиль написания, которые мы не считали нужным нивелировать и придавать «Очеркам» какого-то унифицированного вида. Одновременно историки, которые принимали участие в подготовке этих «Очерков», представляют, прежде всего, свои взгляды на российскую историю, имея ввиду, что, существуют также иные идеи и подходы в современной российской исторической науке. Поэтому данный коллективный труд не является попыткой внедрить очередную «официальную позицию».
Поддерживая плюрализм научных гипотез, теорий и концепций, мы уважаем взгляды представителей иных историографических школ и направлений, их право на собственное видение истории России. Этот труд обосновывает лишь несколько из многочисленных научных подходов в интерпретации исторического процесса. Одновременно он призван дать как можно более объективное представление об историческом прошлом России с его героическими и трагическими моментами, успехами и неудачами, отображая совокупность политических, социальных, экономических, культурных и духовных граней развития страны и народов, которые ее населяют.
Начиная работать над ней, авторский коллектив полностью осознавал сложность и важность поставленного задания. По-существу, речь идет о существенной корректировке принятых в современном украинском обществе представлений о России – соседнего государства, которое имеет с Украиной общие исторические корни. Судьбы наших народов в историческом процессе тесно переплетаются. Вероятно, что характер этих переплетений далеко не всегда являлся идиллическим, бывали в нашей общей истории и драматические, и даже трагические страницы. Но наши народы всегда воспринимали один другого как близкие по культуре, языку, вере.
Наши предки решали свои проблемы так, как считали правильным, при тех условиях и возможностях, исходя из тех позиций, которые виделись им важными и возможными. Современный взгляд на те или иные события, те или иные процессы, да и на историю вообще заметно отличается от иных взглядов, желаний и надежд. Мы далеко не всегда понимаем и принимаем их решения. Но так было, и от этого никуда уже не деться. Просто не следует переносить прежние обиды и недорозумения на день сегодняшний, перекладывать вину за поступки тех или иных исторических деятелей прошлого на их дальних потомков – наших современников.
Мы знаем и о том, что в нашей общей истории было много периодов и проблем, которые сегодня по-разному интерпретируют в России и Украине и вокруг которых ведутся острые споры. Считаем, что мы должны максимально избегать политизации истории, стараться сформулировать дружественные взаимные образы и представления один о другом, особенно имея в виду молодое поколение наших стран.
Представляя историю России украинскому читателю, авторский коллектив старался быть научно корректным в трактовке общих сюжетов в историческом прошлом украинского и российского народов, при этом ни в коей мере не исковеркивая объективную правду истории. Искренне надеемся, что эта книга найдет своего незаангажированного читателя, проложит дорогу к конструктивному диалогу наших народов и наших историографий».
Как и было обещано в начале этой информации, изложение собственного видения событий многовековой истории обеих стран будет продолжено в дальнейшем.
Источник: http://dc-summit.info/temy/istorija/21-21.html
Воображаемая история? (украинский национализм, третий рейх и современная украинская историография)
ОБЩЕСТВЕННЫЕ НАУКИ И СОВРЕМЕННОСТЬ
2013 • № 1
ИЗ ПОЧТЫ «О НС»
И.И. БАРИНОВ
Воображаемая история?
(Украинский национализм, Третий рейх и современная украинская историография)
В статье описывается роль немецкого национализма в формировании мировоззрения украинских националистов, их отношения с нацистами, а также формы их участия во Второй мировой войне. Автор анализирует оценку этой проблематики в современной украинской историографии, выделяя неоднозначные формы репрезентации российско-украинских и немецко-украинских отношений.
Ключевые слова: украинский национализм, нацизм, коллаборационизм.
The article the role of German nationalism in shaping the world-view of Ukrainian nationalists, their relationship with the Nazis as well as the forms of their participation in World War II are studied.
The author analyzes the evaluation of these relationships in the modern Ukrainian historiography, highlighting the mixed form of representation of the Russian-Ukrainian and German-Ukrainian relations.
Keywords: Ukrainian nationalism, Nazism, collaboration.
История отношений между двумя наиболее многочисленными народами Российской империи и Советского Союза — русскими и украинцами, между Россией и Украиной являются важнейшей составной частью отечественной истории, а проблема исследования этих отношений имеет важное, во многом принципиальное значение для российской исторической науки, для исследования развития российской цивилизации.
Если в эпоху Киевской Руси история восточных славян, из которых впоследствии сформировались русский и украинский этносы, была единой, то после татаро-монгольского завоевания в XIII в. произошла своеобразная дивергенция исторического развития русских и украинцев.
Правда, на протяжении многих веков она сочеталась с конвергенцией, с тесным взаимодействием двух народов в рамках единого государства.
После распада СССР и образования двух независимых государств — Российской Федерации и Украины — переосмысление истории отношений между русскими и украинцами интенсифицировалось, особенно в современной украинской исторической литературе.
При этом на первый план нередко выходит трактовка в духе радикального украинского национализма, призванная не просто обосновать право существования Украины как самостоятельного и независимого государства, но изобразить Россию как извечного врага Украины.
Термин «национализм» прочно закрепился в научном и политическом лексиконе с середины XIX в., став одновременно предметом социального дискурса и пропагандистского осмысления. Это относится и к украинскому национализму, который начал формироваться в середине XIX в.
в Галиции на территории Австро-Венгерской империи, в основном очаге становления современной украинской культуры.
Исторический генезис украинского национализма, бесспорно, заслуживает отдельного рассмотрения, а изучение последствий его распространения на современной Украине представляются чрезвычайно актуальными. Данная статья, однако, ставит
Барин о в Игорь Игоревич — аспирант кафедры отечественной истории ХХ-ХХ1 вв. Исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова.
целью прежде всего рассмотрение роли украинских националистов в событиях Второй мировой войны и ее оценку в различных исторических работах.
Украинский национализм и идеи нацизма
После окончания Первой мировой войны и распада Австро-Венгерской империи украинский национализм всего за одно десятилетие трансформировался в агрессивную шовинистическую идеологию. Его главной проблемой при этом было отсутствие идеологической однородности доктрины.
Это заставило его творцов обратиться к опыту итальянского фашизма и германского нацизма. По мере вхождения в орбиту влияния германского национал-социализма, украинский национализм вбирал в себя различные элементы его политической доктрины.
Украинские националисты переняли ненависть нацистов к евреям, а негативное отношение немцев к славянам сублимировалось в нелюбовь к полякам и фантастическую нетерпимость к русским.
Призывы к образованию независимой украинской державы обосновывались стремлением как можно дальше дистанцироваться от «нецивилизованной» и «дикой» России и сблизиться с цивилизованной Европой [Ukraina… 1918, S. 23].
На свет были извлечены старые наработки относительно противоестественности нахождения Украины в границах Российской империи. В условиях послереволюционной реальности все обвинения в адрес монархии экстраполировались на Советский Союз, который в глазах нацистов являл собой расово-политический организм, не совместимый с арийским духом [Leibbrandt, 1938, S. 11].
Украинские националисты наложили эти идеи на уже опробованные лозунги об Украине как «бастионе против азиатских орд» [Der Weltkrieg. 1915, S. 20] и о преимуществе украинской демократической государственной идеи перед «абсолютизмом московитов» [Ukraina. 1918, S.
34], выдвинули новые тезисы об украинце-земледельце и воителе, «сдвинувшем границу Европы на Восток» [Ukraine… [1938], S. 4], и о решающей роли украинцев как защитников Европы от коммунистической угрозы [Ukraine. 1933, S. 5-7]. Недаром в июне 1941 г.
вместе с наступающими частями вермахта на территорию СССР вошли и отряды украинских националистов, которые на протяжении последующих трех лет фактически терроризировали местное украинское население в оккупированных нацистами областях, а после окончания Великой Отечественной войны сделали ставку на неминуемую, по их расчетам, третью мировую войну и «победу в ней англо-американского блока» [Коваль, 1994, с. 47]. Принципиальное неприятие украинскими националистами Российской империи и СССР, а также русских отчасти стало следствием влияния зарубежных групп интересов, заинтересованных в их деятельности, отчасти — попытками создать собственную цельную идеологию на основе неких ментальных ориентиров и антитез.
Украинские националисты: против кого дружим?
Можно сказать, что уже в годы Первой мировой войны и сразу же после ее окончания украинский национализм сформировался в том виде, в каком он проявил себя в последующем.
Украинская политическая доктрина еще во время противостояния большевиков и Украинской народной республики была полно изложена украинским правоведом, историком и политиком, членом Центральной рады и будущим профессором Украинского свободного университета в Праге К. Лосским.
По его словам, на фоне безмерно глубоких различий украинцев и русских, обостривших их имперские отношения «доминирования-подчинения» между Россией и Украиной, максимализм большевиков привел к тому, что умеренные националисты, которые сразу после Октябрьской революции были готовы создать некую федерацию с Москвой, оказались вовлечены в резко националистическую политику и выработали изоляционистский дискурс. Страны Антанты, не уделявшие должного внимания украинскому вопросу и созданию на Украине буферного государства между советской Россией и европейскими государствами, потеряли, по его словам, важный плацдарм [Losky, 1919, p. 3-10]. В этих условиях активизировались старые связи украинских националистов и их ориентация на бывшие Центральные державы (Германию, Австрию).
В этих странах продолжился выпуск различной пропагандистской литературы украинских националистов, начали создаваться националистические эмигрантские организации. Как считал британский историк Х.
Ваулз, представители подобных организаций, в первую очередь профессора литературы и языкознания, интеллигенция, акцентировали внимание на самых незначительных различиях между Россией и Украиной и не гнушались фальсификацией истории, чтобы «создать чувство неприязни по отношению к великороссам и их культуре» [Vowles, 1939, p. 83]. Так, в 1920 г. в Германии и Праге (бывшая территория Австро-Венгрии) образовались Украин-
ский союз хлеборобов-державников и Украинская воинская организация (УВО), в 1925 г. — Лига украинских националистов, в 1932 г. — Украинское народное казацкое движение.
Из указанных объединений ведущее положение занимала УВО, в которую входили многие бывшие офицеры -чины Сечевых стрельцов и Украинской Галицкой армии, защищавшей недолго существовавшую Западно-Украинскую народную республику. А в 1926 г.
появляется программное сочинение украинского национализма, ставшее его квинтэссенцией, — книга Д. Донцова «Национализм», в которой он скомпоновал старые чаяния украинистов и веяния нового, интегрального национализма [Lami, 2008, p. 72].
Теперь борьба за самостийность получила теоретическое обоснование. В феврале 1929 г. в Вене Лига украинских националистов и Украинская воинская организация объединились в ОУН (Организацию украинских националистов).
С этих пор в широчайшей гамме публикаций украинских авторов — сторонников национализма — появляются указания на избранность Украины, ее превосходство над окружающими странами и народами, в частности, на исконный, древнейший характер ее культуры, связь с античными цивилизациями. Отчуждению и снижению подверглись образы Польши и России.
«Демократия и жизнелюбие роднили украинцев с древними народами» (читай — древними греками), большевизм же, импортируемый из «Московии», на Украине был «чужд национальности» [Memorandum… o.J., S. 2, 8]. Русские обвинялись в том, что «торговали территорией Украины» [Бшанич, 2004, с. 27].
Позднее им ставилось в вину непризнание способности украинцев к созданию собственной государственности [Subtelny, 1988, p. 52]. Украинцы как нация ставились выше поляков. Именно украинская нация, по мнению Н. Михновского, «уничтожила польскую державу» (см. [Мiрчук, 1960, с. 29]).
Было бы наивно полагать, что такая активная общественно-политическая деятельность украинских эмигрантов осталась без внимания зарубежных государственных структур.
УВО и другие подобные организации попали в поле зрения властей Веймарской республики еще в первой половине 1920-х гг. Заместитель руководителя УВО Е. Коновальца Р. Ярый был связником между УВО и рейхсвером, а также агентом германской разведки [РГВА, ф. 1358k, оп. 1, д. 261, л.
6, 9]. Что любопытно, украинские авторы в какой-то мере осознавали намерения Германии поставить Украину в зависим
Для дальнейшего прочтения статьи необходимо приобрести полный текст. Статьи высылаются в формате PDF на указанную при оплате почту. Время доставки составляет менее 10 минут. Стоимость одной статьи — 150 рублей.
Источник: http://naukarus.com/voobrazhaemaya-istoriya-ukrainskiy-natsionalizm-tretiy-reyh-i-sovremennaya-ukrainskaya-istoriografiya
Украинская историография как диагноз
?
pontokot (pontokot) wrote,
2014-10-25 14:48:00 pontokot
pontokot
2014-10-25 14:48:00 Оригинал взят у hrono61 в Украинская историография как диагнозПособие для дискуссий по украинской истории с адептами украинского национализма.Журнал «Национальный Контроль» предлагает вашему вниманию исчерпывающее и полное жестокого юмора исследование о том: как сделана, и из каких деталей состоит украинская историческая фальсификация. Работа талантливого и яркого ученого Евгения Спицына – поможет аргументировано и пошагово развенчать миф об украинской идентичности.То, что сегодня творится на территории «самостийной» Украины практически у всех современных историков политологов, социологов и политиков почему-то вызвало самый настоящий шок, и они в мгновенье ока превратились в больших специалистов по «украинскому вопросу», предлагая самые безумные и, одновременно, самые беззубые проекты его разрешения.Между тем, еще в 2000 г. мы опубликовали книгу «История России с древнейших времен до конца XIX века», где дословно писали следующее:«С большим сожалением приходится констатировать, что сегодня на территории «самостийной» Украины исторические небылицы и преднамеренное искажение исторических фактов возведены в ранг государственной политики и массово тиражируются во всех школьных и вузовских учебниках, что вызывает законное возмущение даже у части самих украинских историков, не зараженных бациллами пещерного национализма». Кроме того, вызывает искреннее удивление и тот факт, что государственным гербом современной Украины является «трезубец» Великого киевского князя Владимира Святого, государственным флагом – «жовто-блакитний» стяг гетмана-иуды С.И.Мазепы, позаимствованный им у своих шведских хозяев, а одной из высших государственных наградой — орден Ярослава Мудрого, который имеет к истории «самостийной» Украины, точно такое же отношение как его современник византийский император Константин IX Мономах к истории Османской империи».Между тем, сразу после развала СССР на самостийной Украине стала усиленно формироваться принципиально новая «научная» дисциплина «История Украины», методика, приемы, направления и основные цели которой не имеют ничего общего с настоящей исторической наукой как таковой.По сути, эта дисциплина – не наука, а нечто среднее между партийной пропагандой и наукообразной мистификацией, которая не признает объективных научных истин, а уровень своих «достижений» определяет исключительно арифметическим ростом числа поклонников ее бредовых постулатов среди населения «самостийной державы», произвольно включенной ею в «украинский народ».
Для любого профессионального историка, независимо от национальности, присуще убеждение, что прошлое невозможно изменить и что точность исторического знания – нечто самоценное и само собой разумеющееся. Современный украинский «историк» подходит к делу с прямо противоположной стороны: для него прошлое – это всего лишь вспомогательное средство для решения текущих политических задач. А для успешного решения этих задач требуется, чтобы «украинец» вообще не знал своего исторического прошлого. Прежде всего, того, что предками любого «украинца» были русские прабабушки и прадедушки, ибо на протяжении двух столетий знание этого сводило на нет все национальное самосознание «украинцев», пока, наконец, они не постигли, что только полное забвение данного прискорбного для них факта сделает их по-настоящему «самостийными» и «незалежными».
«Кто управляет прошлым, тот управляет будущим. Кто управляет настоящим, тот управляет прошлым».
Этот общий для всякой исторической мистификации закон стал методологической основой украинской историографии задолго до того, как он был сформулирован Дж.Оруэллом.Руководствуясь им, современный украинский «историк» обращает прошлое в некую бесформенную массу, которую путем хитроумных манипуляций легко втиснуть в текущую «злобу дня».
Вооруженный столь эффективным методом интеллектуального надувательства, вдохновляемый сознанием того, что творит это во имя своей вечно обиженной и обобранной Украины, он конструирует прошлое по своему произволу, объявляя все реальные факты «выдумкой», а собственные выдумки – исторически достоверными «фактами».
Для всех самостийных историков — незнание – сила, поэтому прошлое следует не изучать, а просто творить и сочинять, так как история – всего лишь миф, выдумка, наукообразный вариант «сказки для взрослых». Ее предназначение сугубо прикладное: активно содействовать пробуждению «украинской сознательности» – и не более того.
А если в своих основных фактах история этой задаче не отвечает, то ее необходимо «исправлять» и «подчищать» на свой украинский лад. Именно это и есть объект практически всей украинской историографии, все свои усилия сосредоточившей на том, чтобы доказать недоказуемое, опровергнуть очевидное, превратить миф в реальность, а реальность – в миф.
Практически все труды украинских историков прошлого и настоящего, в том числе самых «выдающихся» из них, типа Н.М.Костомарова и М.С.Грушевского, исследуют события, которые давным-давно исследованы и представляют собой исключительно историографический интерес.
Их оригинальность – только в искажении или интерпретации общеизвестных фактов, цель которой привести их в соответствие с априори заданной схемой «тысячелетней истории украинского народа».
Задача, понятно, не из легких, но благодаря специфическим приемам, разработанным современными украинскими историками, она упрощается до предела, сводясь к беззастенчивому внедрению в далекое прошлое изобретенных самостийниками терминов: «украинцы», «москали», «украинское возрождение», «украинская держава», «украинские завоевания» и т.д.
Именно эти и ряд других обозначений, никогда не существовавших в реальной истории явлений, и призваны создать полную иллюзию самого активного участия «Украины» и «украинцев» в истории человечества.
При этом тот или иной феномен постоянно отодвигается все дальше вглубь времен, достигая, наконец, самой седой древности, где рядом с египтянами, шумерами, ассирийцами, ветхозаветными евреями или эллинами, как бы ни неожиданно появляется «украинцы».
Фокус внедрения этой «аксиомы» до абсурдности прост: на карту необъятной восточноевропейской равнины накладываются современные границы «самостийной и суверенной державы» и любые исторические явления, имевшие место на данной территории, автоматически обретают статус «украинских».
Конечно, самостийникам трудно игнорировать тот общепризнанный факт, что сам термин «Украина», как топографическое (окраинное) обозначение некоей целостной территории, появился в польских источниках лишь XVI в., и именно от него, те же поляки уже в XIX в. произвели еще одно условное обозначение — «украинцы».
Столь позднее рождение, да еще в иноземной купели, целый «страны» и целого «народа», подаваемых украинской историографией в качестве главных столпов мировой цивилизации, изначально обрекало ее «величайшие умы» на глубокие и неутихающие угрызения совести, которые приходилось глушить все более возрастающими инъекциями лжи и исторических подтасовок.
Именно поэтому изложение истории Украины зачастую походит на неконтролируемый наркотический бред. Базарная нахрапистость, развязный и вызывающий тон ее творцов, высокомерное игнорирование мировой исторической науки призваны скрыть неискоренимое чувство страха, обусловленного перманентно существующей угрозой позорного разоблачения выдумки о «тысячелетней украинской истории», мгновенного и бесповоротного разрушения того величественного и захватывающего воображение мифа о нации – вершителе мировых судеб, которым вот уже столетие тешит и укрепляет себя «самостийный украинец». За хамской и навязчивой риторикой самостийников таится внутренняя неуверенность, а порой и ясное сознание того, что провозглашаемые ими «истины», при ближайшем рассмотрении оказываются чистейшей воды блефом. От этой неуверенности и совершенно параноидальное наклеивание ярлыка «украинский» на любой исторический факт как бы далеко во времени и пространстве не отстоял он от сегодняшних «украинцев» и их «самостийной державы».Для того чтобы разобраться, откуда проистекают истоки мракобесной «украинской историографии» в самостийной Украине следует вернуться на полтора века назад.==
Полностью здесь.
Источник: https://pontokot.livejournal.com/148505.html
Книга: История Украины. Научно-популярные очерки
Концепция революции 1917 г. создавалась победителями. Суть ее сводилась, во-первых, к разделению революционного процесса на две разные революции — Февральскую и Октябрьскую.
Воздвигнутая в историографии стена между «буржуазной» и «пролетарской» революциями доселе существует, хотя торжественное название «Великая Октябрьская социалистическая революция» заменено скромным термином «большевистский переворот». Во-вторых, Русская революция поглощалась в советской историографии Российской.
Иначе говоря, национальная составляющая революции рассматривалась исключительно в плане противостояния пролетариата и буржуазии. Попытки национальных сил построить на руинах империи собственные государства рассматривались как сепаратистские движения, вдохновляемые буржуазными националистами.
Не вдаваясь в теорию вопроса, советские историки признавали общенародный характер стремления к созданию собственной государственности только за Финляндией и, до определенной степени, — за Польшей. Впрочем, такое признание смазывалось приданием этим национальным движениям контрреволюционного содержания («белофинны», «белополяки»).
Пересмотр привычной концепции следует начать с утверждения о том, что в Русской революции сразу же обозначились два лагеря: партийный и советский. Лагерь революционных партий состоял из либерального и социалистического блоков.
Либеральный партийный блок, в котором господствовали кадеты, был умеренным. Социалистический блок, в котором ведущую роль играли эсеры и меньшевики, занимал радикальные позиции.
Однако оба блока соглашались с тем, что страну следует вести к Учредительному собранию.
В составе советов, наряду с беспартийными, были представители социалистических партий, соотношение между которыми постоянно менялось. Тем не менее, советы оставались самостоятельной политической силой, которая возникла и развивалась по инициативе самих масс. Партии влияли на деятельность советов, но не могли их полностью контролировать.
На территории Украины Русская революция резвертывалась параллельно с Украинской. 263 года пребывания украинцев в составе Российской империи не прошли бесследно. В 1917 г. в Украине произошло резкое размежевание однородных политических сил по их отношению к украинскому вопросу.
Не объединяясь, кадеты сосуществовали с социалистами-федералистами (эсефами), российские эсеры — с украинскими эсерами, социал-демократы (меньшевики) — с украинскими социал-демократами. Особняком стояли большевики, которые позиционировали себя как партия интернационалистов.
Фактически же они были такой же имперской партией, как их главный соперник в революции — кадеты.
Советский лагерь возник стихийно. Он состоял из советов, на фронтах — солдатских комитетов. Советы создавались рабочими коллективами и солдатами тыловых гарнизонов.
В отличие от политических партий, которые различались степенью радикализма, но действовали в демократической системе координат, они требовали немедленной экспроприации крупных собственников — помещиков и буржуазии.
Эти экстремистские требования были следствием издавна присущей России острой социальной конфронтации, помноженной на тяжесть невиданной по масштабам войны.
Стройной системы советских организаций не возникло, хотя Петроградский совет рабочих и солдатских депутатов пробовал взять на себя функции головного. Состав советов был непостоянный, потому что солдатские и рабочие коллективы в любой момент могли отозвать своего депутата и направить другого.
Основная масса рабочих и крестьян (в том числе одетых в солдатские шинели) находилась под влиянием партий социалистической демократии. Преобладающее большинство русского рабочего класса (в том числе и в украинских губерниях) поддерживало партию социал-демократов (меньшевиков).
Среди крестьянских и солдатских масс были популярными социалисты-революционеры. Обе партии оказывали решающее влияние на советы, тем самым обуздывая советский лагерь — по своей природе анархичный и деструктивный.
Меньшевики и эсеры рассматривали советы как временные организации, призванные воспрепятствовать мобилизации контрреволюционных сил.
Как и в 1905 г., в революции 1917 г. принимали участие различные социальные слои — от деклассированных низов до крупной буржуазии. Если именовать эти революции по наиболее влиятельной в них социальной силе (что делается довольно часто), то придется назвать революцию 1905 г. преимущественно пролетарской, а 1917 г.
— преимущественно крестьянской. Никогда ранее крестьяне не представляли угрозы для землевладельцев, поскольку не были способны на согласованные действия в силу самих условий сельскохозяйственного производства. Но с 1914 г.
государство, состоявшее из помещиков во главе с царем-самодержцем, объединило миллионы распыленных по деревням крестьян в роты и батальоны, вкладывая им в руки оружие.
Когда в Петрограде началась революция, одетые в солдатские шинели крестьяне на фронтах и в тыловых гарнизонах (рабочие в основном трудились на оборонных предприятиях) сразу же сделали свой выбор. Лидеры основных партий Государственной думы и командующие фронтами оценили опасность ситуации и посоветовали царю отречься от престола.
3(16) апреля 1917 г. В. И. Ленин прибыл в Петроград из эмиграции, а 20 (н. ст.) апреля большевистская газета «Правда» напечатала десять сформулированных им тезисов под общим названием «О задачах пролетариата в данной революции».
Продиктованный большевикам план действий стал известен как «Апрельские тезисы».
Этот документ исключал большевиков из демократического лагеря, в котором они пребывали со всеми другими политическими партиями, и переводил их в советский лагерь.
Ленин рассматривал советы как власть, а потому сложившееся в стране положение назвал двоевластием. В «Апрельских тезисах» выдвигался лозунг «Вся власть Советам!» Большевики должны были овладеть советами изнутри, сбросить правительство либеральной демократии и поставить на его место свое — советское.
Текущий момент характеризовался как переходный от буржуазно-демократической революции к пролетарской. Призыв осуществить пролетарскую революцию формально адресовался рабочему классу, а фактически — большевикам. Свою партию Ленин считал единственной представительницей интересов рабочих.
Меньшевиков и эсеров, которые поддержали Временное правительство, он считал соглашателями.
«Апрельские тезисы» требовали создать в России советскую, а не парламентскую республику. Тем самым этот документ игнорировал суверенное право народа формировать органы власти.
Ленин понимал, что на свободных выборах в Учредительное собрание у большевиков не было шансов победить.
Завоевать советы они могли: доктринальный экстремизм ленинской партии, которая ратовала за ликвидацию частной собственности, частично совпадал со стихийным экстремизмом советов, которые требовали уничтожить крупных собственников.
Поскольку вождь большевиков не собирался оставлять в советах представителей конкурентных партий социалистической демократии, лозунг «Вся власть — Советам!» означал установление однопартийной диктатуры.
Партия большевиков должна была уничтожить все другие партии и слиться с вычищенными советами, которые становились властью на всех уровнях государственного управления и местного самоуправления. Сливаясь с партией, в которой вся власть сосредоточивалась благодаря принципу «демократического централизма» у руководства, советы исчезали как независимая политическая сила.
Сохраняя в себе оболочку советов и называя собственную диктаторскую власть Советской (обязательно — с большой буквы!), партия Ленина получала возможность внедриться в народные низы.
Источник: https://www.e-reading.by/bookreader.php/1035931/Istoriya_Ukrainy._Nauchno-populyarnye_ocherki.html
О некоторых парадоксах советского (на примере украинской историографии) | уроки истории xx век
В постсоветской Украине стало хорошим тоном обобщать советский опыт таким образом, чтобы он выглядел чем-то совершенно целостным, внешним и, главное, коллективным.
По такой логике историческая наука предстаёт коллективной жертвой тоталитаризма, а все неудобные (и самые интересные!) вопросы о реакции гуманитариев на государственные инициативы, об их соучастии и даже активном участии в определении и внедрении государственной политики, о формах компромисса и противостояния историков и системы, спокойно выносятся за скобки.
Специфика развития украинской советской исторической науки фактически сводится к проблеме репрессий и притеснений, причём жертвами таких притеснений особенно охотно себя изображают недавние историки партии и специалисты по разоблачению разнообразных «буржуазных и буржуазно-националистических измышлений».
Ответственная рефлексия на тему украинской советской историографии предполагает обращение к самому феномену советской национальной политики (что, сразу подчеркну, никоим образом не тождественно преуменьшению или недооценке репрессивного характера советской власти).
Благодаря современным исследованиям (по преимуществу, западным) мы знаем о том, что, наряду с репрессиями, привычно описываемыми как «русификация», в Советском Союзе имела место «повсеместная институционализация национальности как социальной и культурной нормы».
И именно она «превратила коллапс советского режима в дезинтеграцию государства» Брубейкер Роджерс, Мифы и заблуждения в изучении национализма, в кн.: Мифы и заблуждения в изучении национализма. М., 2010. С. 83–84..
Хотя политика активной «коренизации» советских республик, которую в последнее время стало модно называть примером «положительной дискриминации» и «покровительственной в отношении этнических меньшинств политики», была свёрнута к началу 1930-х годов, а после 1937 государство недвусмысленно сделало ставку на «навязчивое выпячивание русскости», тем не менее, последнее «не стоит путать с официальной поддержкой русского государственного или национального строительства» Дэвид Бранденбергер, Сталинский популизм и невольное создание русской национальной идентичности // Неприкосновенный запас. 2011. № 4. С. 30.. Мне представляется убедительным вывод Дэвида Бранденбергера о том, что Сталин был «авторитарным популистом, а не националистом», а «руссоцентристская» риторика использовалась им для того, чтобы русские стали «цементирующей силой советского общества» Там же. С. 32.. При этом, государствообразующая нация была фактически лишена в СССР, как тонко заметил Юрий Слёзкин, собственной национальной квартиры.
В РСФСР не было «своей» Коммунистической партии или «своей» Академии наук. Ощущение того, что «русская нация, её история и культура растворены в общесоюзной истории и культуре» вызывало опасения и возражения у некоторых представителей и академических элит СССР См.
, например, выступления на эту тему академика-языковеда Олега Трубачёва: Академик Олег Николаевич Трубачёв. Очерки. Материалы. Воспоминания. М., 2009. С. 135–162.. Если в Киеве издавалась «Украинская советская энциклопедия», то в Москве «Большая советская», а аналогом (кстати, возникшим одновременно) «Украинского исторического журнала» был журнал «История СССР».
Однако, с перспективы союзных республик главной проблемой и угрозой были русификация и централизация.
Вот перечень особенностей книгоиздания в УССР в 1960-80-е годы, составленный львовским историком-медиевистом Ярославом Исаевичем:
– для «республиканских» научных издательств был определён вдвое меньший максимальный объём монографий, чем для «центральных»;
– издавать энциклопедии, основывать новые журналы можно было только с разрешения Политбюро ЦК КПСС;
– роль превентивной цензуры выполняло «Управление по охране государственных и военных тайн в прессе»;
– в издательствах существовали списки запрещённых к употреблению украинских слов и списки запрещённых для цитирования авторов;
– «Шевченківський словник» было нельзя назвать энциклопедией, поскольку на то время ещё не было Пушкинской и Лермонтовской энциклопедий;
– в библиографиях при статьях в центральных энциклопедиях указывались и западные издания, в УССР этого не допускали и т.д Ярослав Ісаєвич, Українське книговидання. Витоки, розвиток, проблеми. Львів, 2002. С. 413–414..
В Украине, наряду с институционализацией национальности, велась борьба с теми элементами национального сознания, которые казались опасными для советского строя и описывались как «буржуазный национализм». Иногда даже последовательное повторение официальных клише не могло спасти от запрета уже подготовленную к печати книгу.
Так случилось в 1960 году с двухтомником Института искусствоведения, фольклора и этнографии «Українці». Внимательное ознакомление с текстом книги наталкивает на мысль, что в самый последний момент цензура испугалась не ее содержания, а заглавия.
Не знаю, предпринимались ли в 1960-е попытки издания историко-этнографической монографии «Русские» и какая судьба постигла бы такой академический проект.
Именно в брежневские годы труды классиков украинской историографии (прежде всего, Михаила Грушевского) перевели в библиотечные спецфонды с ограниченным правом доступа. В тоже время многотысячными тиражами были изданы классические труды по российской истории Николая Карамзина, Сергея Соловьева, Василия Ключевского.
Такая издательская политика способствовала распространению среди украинской интеллигенции логики «возвращения к источникам», к закрытому командно-административной системой «неприкосновенному запасу» национальной исторической традиции.
И именно логика советской цензуры во многом обусловила репринтный акцент «открывания» национальной истории в конце 1980-х – начале 1990-х годов.
Хотя в структуре Академии наук УССР и был Институт истории, тематический (не говоря уже о методическом) круг его компетенции ограничивался национальной историей в социалистической упаковке. Ни одна республиканская институция не занималась серьёзно всемирной историей.
«Элитарные» области исторической науки – западноевропейская медиевистика, византология, ориенталистика – были сосредоточены в Москве и Ленинграде. Контакт с западной наукой для абсолютного большинства украинских историков был возможен только при посредничестве реферативных бюллетеней московского Института научной информации АН СССР.
В республике не существовало традиции перевода научных работ, хотя уровень художественного перевода на украинский был достаточно высок.
В целом, в годы застоя условия академической работы в центре были гораздо либеральнее, чем на Украине, где над каждым могла повиснуть угроза обвинения в национализме.
Поразительное для украинских коллег признание московского историка Льва Заборовского: «Я никогда не читал Тезисы к 400-летию воссоединения Украины с Россией» Лев Заборовский, Переяславская рада и москловские соглашения 1654 г.: проблемы исследования, в кн.: Россия–Украина: история взаимоотношений. М., 1997. С.
39. практически невозможно себе представить в киевском контексте. Если в 1930-е годы в Москву ехали спасать жизнь, то в 1970-е – защищать докторские, которые в Украине «не пропускали», боясь «национализма», или просто по личным причинам.
Так, в 1970-е годы в Московском государственном университете защитили свои докторские диссертации по источниковедению двое выпускников Львовского університета, украинские медиевисты Николай Ковальский и Ярослав Исаевич.
Любопытнейшим аспектом советской организации науки было то, что возможность прямого выхода на Москву, минуя Киев, служила важным фактором плюрализации украинской советской историографии. Речь могла идти не только о защите докторской или издании книги, но и об условиях развития целой институции.
Я имею в виду особый статус Днепропетровского государственного университета им. 300-летия воссоединения Украины с Россией.
Благодаря стратегической значимости его физико-технического факультета, готовившего специалистов по проектированию сверхсекретной ракетной техники, университет был подчинён напрямую московскому, а не республиканскому министерству образования.
Само подчинение союзному министерству создавало бóльшие возможности для маневра на идеологическом поле.
В частности, преподаватели ДГУ могли печатать свои работы в собственном издательстве, а не через громоздкую систему издательства «Высшая школа», подчинённого одновременно киевскому Министерству высшего и среднего специального образования и Государственному комитету по книгоизданию.
Этим правом в полной мере воспользовался уже упомянутый выше Николай Ковальський, заведующий в 1978–1994 годах кафедры источниковедения и историографии ДГУ.
Свою кафедру Ковальский превратил в ведущий на Украине и широко известный по всему Советскому Союзу центр источниковедения истории Украины XV–XVII веков, нередко называемый «школой Ковальского».
«Ценой» возможности существования такого структурного феномена стала формальная классификация археографических публикаций как «учебных пособий». Историографическая составляющая днепропетровского истфака разивалась во многом благодаря Виктору Шевцову, исследователю творчеста Густава Эверса, выпускнику Воронежского университета. Налаженные личные контакты Шевцова в Москве определили ориентацию днепропетровских исследователей на московские научные круги, более открытые и либеральные, чем киевские.
Распад СССР означал для исторического факультета Днепропетровского университета последовательную провинциализацию. Налаженных связей с Москвой не заменили собой ни внутриукраинская коммуникация, ни спорадические связи с заграницей.
«Школа Ковальского» в Днепропетровске фактически прекратила своё существование; её основатель вместе с несколькими учениками перебрался в родной Острог, где в 1990-е гг.
возник новый университет «Острожская академия»; ряд знаковых фигур «школы» переехали в новую столицу – Киев; а Сергей Плохий стал крупнейшим украинским историком сначала в Канаде, а затем в Гарварде.
Предложенные в этом эссе соображения – не более чем вступительные заметки к сложной и противоречивой дискуссии о многообразии советского, о его парадоксах и хитросплетениях, неизбежных в ситуации, когда, по выражению Джеффри Хоскинга, одной рукой государство предлагало народам развивать национальное самосознание, а другой рукой – это самосознание решительно подавляло.
Источник: http://urokiistorii.ru/blogs/andrei-portnov/2515
Загрузка...
